Мальчики из Миссури
Джозеф Карл Роберт Ликлайдер производил сильное впечатление на людей. Даже в ранние годы, до того как он связался с компьютерами, у него был способ сделать всё что угодно ясным для людей.
«Лик был, возможно, наиболее одарённым интуицией гением, которых я когда-либо знал» — объявил позже Вильям МакГилл в интервью, которое было записано вскоре после смерти Ликлайдера в 1997. МакГил объяснил в этом интервью, что он впервые встретил Лика, когда поступил в Гарвардский Университет, как выпускник-психолог в 1948: «Когда когда-либо я приходил к Лику с доказательством некоторых математических отношений, я обнаруживал, что он уже знал об этих соотношениях. Но не прорабатывал их детально, он просто… знал их. Он мог каким-то образом представлять поток информации, и видеть различные соотношения, которые другие люди, которые лишь манипулировали математическими символами, не могли увидеть. Это было настолько поразительно, что он стал настоящим мистиком для всех нас: Как, черт возьми, Лик делает это? Как он видит эти вещи?»
«Разговор с Ликом о проблеме» — добавлял МакГилл, который позже работал президентом Колумбийского Университета, — «усиливал мой интеллект примерно на тридцать пунктов IQ.»
(За перевод спасибо Станислав Суханицкий, кто хочет помочь с переводом — пишите в личку или на почту [email protected])
Лик произвел схожее глубокое впечатление на Джорджа А. Миллера, который впервые начал работать с ним в Гарвардской Психо-Акустической Лаборатории в течение Второй Мировой войны. «Лик был настоящим «американским парнем» — высокий, хорошо выглядящий блондин, который был хорош во всех начинаниях.» Миллер напишет это спустя много лет. «Невероятно умный и креативный, а также безнадёжно добрый — когда ты совершал ошибку, Лик убеждал каждого, что ты сказал самую остроумную шутку. Он любил шутки. Множество моих воспоминаний связано с ним, рассказывающем какой-то увлекательный абсурд, обычно из своего собственного опыта, в то же время жестикулируя бутылкой Кока-Колы в одной руке.»
Не было такого, чтобы он раскалывал людей. В то время, когда Лик лаконично воплощал в себе характерные черты жителя из Миссури, перед его однобокой улыбку никто не мог устоять, все собеседники улыбались в ответ. Он смотрел на мир солнечно и дружелюбно, воспринимал каждого встречного как хорошего человека. И это обычно работало.
Он был парнем из Миссури, в конце концов. Само по себе имя произошло поколения назад в Альсаке-Лорраине, городку, который находился на французско-германской границе, но его семья с обоих сторон жила в Миссури ещё до начала Гражданской Войны. Его отец, Джозеф Ликсайдер, был деревенским парнем родом из середины штата, проживая рядом с городом Седалия. Джозеф также, казалось, был одарённым и полным энергии молодым человеком. В 1885, после того как умер его отец в несчастном случае связанном с лошадью, двенадцатилетний Джозеф взял ответственность за семейство на себя. Понимая, что он, его мать, и его сестра не могут управлять фермой самостоятельно, он перевёз их всех в Сэинт Луис и начал работать на локальную железнодорожную станцию, до того, пока не отправил свою сестру в старшую школу и колледж. После того как он сделал это, Джозеф ушел учиться в рекламную фирму, чтобы познать письмо и дизайн. И когда он приобрел мастерство в этих навыках, он переключился на страхование, в итоге став удостоенным награды продавцом и главой Коммерческой Палаты Сэинт Луиса.
В то же время, во время встречи баптисткой возрожденной молодежи, Джозеф Ликлайдер поймал взгляд Мисс Маргарет Робнетт. «Я взглянул на неё лишь однажды» — говорил он позже, — «и услышал её сладкий голос, поющий в хоре, и я понял, что нашел женщину, которую люблю». Он незамедлительно начал садиться на поезд до фермы её родителей каждые выходные, намереваясь жениться на ней. Он добился успеха. Их единственный ребёнок родился в Сэйнт Луисе 11 марта 1915. Его назвали Джозефом в честь отца и Карлом Робнеттом в честь старшего брата матери.
Солнечный вид ребёнка был понятен. Джозеф и Маргарет были достаточно старыми для родителей первого ребёнка, тогда ему было сорок два, а ей тридцать четыре, и они были достаточно строгими в вопросах религии и хорошего поведения. Но они также были теплой, любимой парой, которая восторгалась своим ребёнком и постоянно отмечала его. Тоже делали и остальные: юный Робнетт, как они называли его дома, был не только единственным сыном, но и единственным внуком с обоих сторон семьи. Когда он подрос, его родители вдохновили его на уроки пианино, тенниса, и за что бы он ни брался, в особенности в интеллектуальной области. И Робнетт не расстроил их, созрев в яркого, энергичного парня с живым чувством юмора, ненасытным любопытством, и неизменной любви к техническим вещам.
Когда ему было двенадцать, например он, как и любой другой мальчик в Сэинт Луисе приобрел страсть в построении моделей самолётов. Возможно это было из-за развивающейся самолётостроительной отрасли в его городе. Возможно — из-за Линдберга, который только совершил одиночное кругосветное путешествие через Атлантический океан на самолёте, названном «Дух Сэинт Луиса». Или, возможно, из-за того что самолёты были технологическими чудесами поколения. Это не важно — мальчики Сэинт Луиса были обезумевшими создателями моделей самолётов. И никто не мог воссоздать их лучше, чем Робнетт Ликлайдер. С разрешения его родителей, он превратил свою комнату в что-то, напоминающее лесозаготовку пробковых деревьев. Он покупал снимки и планы самолётов, и рисовал детализированные схемы самолётов самостоятельно. Он вырезал заготовки из бальзамического дерева с болезненной заботой. И он не спал всю ночь напролёт складывая частицы воедино, покрывая крылья и корпус целлофаном, аутентично раскрашивая детали, и несомненно немного перебарщивая с клеем для авиамоделей. Он был настолько хорош в этом, что одна компания, производящая наборы для создания моделей, оплатила ему дорогу на воздушное шоу в Индианаполисе, и он смог показать присутствующим там отцам и сыновьям как модели были сделаны.
А затем, когда время подходило к важному шестандцатилетию, его интересы переключились на машины. Это было не желание управлять машинами, он хотел полностью понять их устройство и функционирование. Поэтому его родители разрешили ему купить старую развалюху, на условии, что он не будет ездить на ней дальше их длинной, извилистой дороги.
Юный Робнетт счастливо разбирал и собирал эту машину снов и снова, начиная с двигателя и каждый раз добавляя новую деталь, чтобы посмотреть что происходит: «Хорошо, вот как это работает на самом деле». Маргарет Ликлайдер, очарованная этим растущим технологическим гение, стояла рядом с ним, когда он работал под машиной и подавала ключи, которые ему были нужны. Её сые получил водительские права 11 марта 1931 года, в день его шестнадцатилетия. И в последующие года он отказывался платить больше пятидесяти долларов за машину, не важно какой формы она была, он мог починить её и заставить ездить. (Столкнувшись с яростью инфляции, он был вынужден поднять этот лимит до 150$)
Шестнадцатилетний Роб, как он теперь был знаком одноклассникам, вырос высоким, красивым, атлетической внешности и дружелюбным, с выгоревшими на солнце волосами и голубыми глазами, что придавало ему значительное сходство с самим Линдбергом. Он яростно играл в соревновательный теннис (и продолжал в него играть до 20 лет, до того момента, когда получил травму, мешающую играть). И, конечно, он имел безупречные южные манеры. Он был обязан их иметь: он постоянно был в окружении безупречных женщин с юга. Старый и большой дом, который находился в Юниверсити Сити, пригороде Вашингтонского Университета, Ликлайдеры делили с матерью Джозефа, вышедшей замуж сестры Маргарет и её отца, и с другой незамужней сестрой Маргарет. Каждый вечер, со времён когда Робнетту исполнилось пять, у него был долг и честь подавать руку его тетушке, эскортировать её к обеденному столу, и держать её стел как повадно джентельмену. Даже будучи взрослым, Лик был известен как невероятно учтивый и тактичный человек, который редко повышает свой голос в злобе, который почти всегда носил жакет и бабочку даже дома, и который находил физически невозможным сидеть, когда в комнату входила женщина.
Однако Роб Ликлайдер также вырос в молодого человека, который имел свое мнение. Когда он был очень маленьким мальчиком, в соответствии с историей, которую он постоянно рассказывал позднее, его отец работал министром в их локальной Баптистской церкви. Когда Джозеф молился, работа его сына заключалась в том, чтобы залезть под клавиши органа и оперировал клавишами, помогая старой органистке, которая не могла с эти справится самостоятельно. Одним сонным субботним вечером, когда Робнетт уже был готов заснуть под органом, он услышал прызыв пастве своего отца: «Те из вас кто ищет спасения, встаньте!», и из-за этого он интуитивно вспрыгнул на ноги и ударился головой о днище клавиш органа. Вместо нахождения спасения, он увидел звезды.
Этот опыт, как Лик говорил, дал ему мгновенный инсайт по поводу научного метода: Всегда будь максимально осторожным в своей работе и объявлении своей веры.
Треть века спустя после этого случая, конечно, невозможно выяснить действительно ли юный Робнетт выучил этот урок врезавшись в клавиши. Но если оценивать его достижения в течение последующей жизни, то можно сказать что он точно где-то получил этот урок. За его скурпулёзным желанием делать вещи и неудержимой любознательностью было полное отсутствие терпеливости для небрежной работы, легких путей решения, или витиеватых ответов. Он отказывался довольствоваться обыденностью. Молодой человек, кто в последующем будет говорить о «Межгалактической Компьютерной Системе» и публикуя профессиональные бумаги с названиями «Система систем» и «Безрамочный, беспроводной шокер для крыс» показывал разум, который был постоянно в поисках новых вещей и в постоянной игре.
Он также имел небольшое количество озорной анархии. Например, когда он вступал в противоречие с официозной глупостью, он никогда не сопротивлялся с ней прямо, вера в то, что джентельмен никогда не устраивает сцен, было в его крови. Ему нравилось ниспровергать её. Когда он вступил в братство Сигма Чи в первый год обучения в Вашингтонском Университете, он был проинформирован, что каждый состоящий в братстве должен всегда носить с собой два вида сигарет, на случай если старший член братства попросит закурить в любое время дня и ночи. Не будучи курильщиком, он быстро вышел и купил самые дрянные египетские сигареты, которые он мог найти в Сэинт Луисе. Никто больше не просил у него закурить после этого.
Тем временем, его вечный отказ от удовлетворения обычными вещами привело его к бесконечному вопросы о смысле жизни. Он также изменил и свою личность. Он был «Робнеттом» дома и «Робом» для своих одноклассников, но сейчас, видимо для подчеркивания своего нового статуса учащегося колледжа, он начал называть себя по своему отчеству: «Зовите меня Лик». С тех пор, только его самые старые друзья имели малейшее представление о том, кто такой «Роб Ликлайдер».
Среди всего того что мог делать в колледже молодой человек Лик выбрал обучение — он с радостью рос как специалист в любых областях знаний и всякий раз, когда Лик слышал, как кто-то воодушевлялся по поводу новой области обучения, он тоже хотел попробовать изучить эту область. В первый год своего обучения он стал специалистом в искусстве, а затем переключился на инженерию. Затем он переключился на физику и математику. И, что больше всего приводит в замешательство, он также стал специалистом в реальном мире: в конце своего второго курса воры выпотрошили страховую фирму его отца и поэтому она закрылась, оставив Джозефа без работы и его сына без возможности оплаты за обучение. Лик был вынужден бросить учебу на год, и пойти работать официантом в ресторане для автомобилистов. Это была одна из немногих работ, которую можно было найти во времена Великой Депрессии. (Джозеф Ликлайдер, сходил с ума просто сидя дома в окружении женщин с юга, и однажды нашел собрание баптистов в сельской местности, которым был необходим министр; он и Маргарет, в итоге, потратили остаток своих дней обслуживая одну церковь за другой, ощущая себя наиболее счастливо во всей их жизни.) Когда Лик наконец-то вернулся к обучению, неся с собой неисчерпаемый энтузиазм необходимый для высшего образования, одной из его работой с неполной занятостью было присматривать за экспериментальными животными в отделе психологии. И когда он начал понимать какие типы исследований проводили профессора, он понял, что его поиск завершен.
С чем он столкнулся была «физиологическая» психология — эта область знаний была в то время в самом разгаре своего роста. В наши дни эта область знаний приобрела общее название нейронауки: они занимаются точным, детальным исследованием мозга и его функционирования.
Это была дисциплина, корнями уходившая в 19 века, когда ученые, такие как Томас Хаксли, самый ярый защитник Дарвина, начал доказывать, что поведение, опыт, мысли и даже сознание имеет материальное основание, которое находится в мозге. Это было довольно радикальной позицией в те времена, потому что затрагивала не столько науку, сколько религию. В самом деле, многие ученые и философы в раннем девятнадцатом веке пытались утверждать, не только что мозг сделан из необычной материи, но представляет собой сосредоточие разума и вместилищем души, нарушая все законы физики. Наблюдения, тем не менее, вскоре показали обратное. В начале 1861 году систематическое исследование пациентов с повреждениями мозга, которое проводилось французским физиологом Паулем Брока, создало первые связи между определённой функцией ума — языком — со специфическим регионом мозга: область левого полушария головного мозга сейчас известно как область Брока. К началу 20 века, было известно, что мозг представляет собой электрический орган, с импульсами, которые передаются через миллиарды тонких, похожих на кабели клеток, называемых нейронами. К 1920 году, было установлено, что регионы мозга отвечающие за моторику и осязание находятся в двух параллельных тяжах нейрональной ткани, находящейся по бокам головного мозга. Было также известно, что центры отвечающие за зрение находятся сзади мозга — иронично, что эта область является наиболее удаленной от глаз — в то время как центры слуха находятся там где, можно было предположить исходя из логики: в височной доле, сразу за ушами.
Но даже эта работа была относительно грубой. С того момента, когда Лик столкнулся с этой сферой знаний, в 1930-х годах, исследователи начали использовать все увеличивающееся в сложности электронное оборудование, которое использовалось радио и телефонными компаниями. С помощью электроэнцефалографии, или ээг, они могли подслушать электрическую активность мозга, получая точные значения от детекторов, помещённых на голову. Ученые также могли проникнуть внутрь черепа и применить очень точно обозначенный стимул к самому мозгу, и затем оценить как нервный ответ распространяется в различные участки нервной системы. (К 1950-му году, фактически, они могли стимулировать и считывать активность единичных нейронов.) В ходе этого процесса ученые смогли определить нейронные цепи мозга с небывалой точностью. Вкратце, физиологи-психологи ушли от видения начала 19 века — что мозг представлял собой что-то мистическое, и пришли к видению мозга 20 века, где мозг был чем-то познаваемым. Эта была система невероятной сложности, если говорить точнее. Но тем не менее это была система, которая не слишком сильно отличалась от все более усложняющихся электронных систем, которые физики и инженеры строили в своих лабораториях.
Лик был в раю. Физиологическая психология имела все что он любил: математику, электронику, и вызов расшифровки самого сложного устройства — мозга. Он бросился заниматься этой область., и в ходе процесса обучения, благодаря которому, конечно, он не мог этого предвидеть, он сделал свой первый гигантский шаг к тому офису в Пентагоне. Учитывая все то, что произошло ранее, раннее увлечение Лика психологией могло показаться аберрацией, побочной линией развития, отвлечение двадцатипятилетнего человека от его конечного выбора карьеры в компьютерных науках. Но фактически, его база в психологии являлась опорой его концепции использования компьютеров. Фактически, все пионеры компьютерных наук его поколениям начали свою карьеру в 1940 и 1950 годах, с наличием знаний в области математики, физике, или электрической инженерии, технологическая ориентация которых заставила их сфокусироваться на создании и улучшении гаджетов — делая машины больше, быстрее и надежнее. Лик был уникальным тем, что привнёс в эту область глубокое уважение к способностям людей: способностям воспринимать, адаптироваться, делать выбор и находить совершенно новые пути к разрешению ранее неразрешимых проблем. Как психолог-экспериментатор, он нашел эти способности такими же утонченными и достойными уважения, как и способность компьютеров выполнять алгоритмы. И именно поэтому для него настоящим испытанием было создание связи компьютеров с людьми, которые ими пользовались, для использования силы обоих.
Во всяком случае на данном этапе направление роста Лика было понятно. В 1937 году, он окончил Вашингтонский Университет с тремя степенями в физике, математике и психологии. Он остался ещё на один год, чтобы получить степень магистра в психологии. (Запись о получении диплома магистра, который был присужден «Робнетту Ликлайдеру», было едва ли не последней записью о нем, которая появилась в печати.) И в 1938 году он поступил на докторскую программу в Университете Рочестера в Нью Йорке — одному из ведущих национальных центров по изучению слуховой области мозга, участка, который говорит нам как мы должны слышать.
Выезд Лика из Миссури сказался не только на смене адреса. В течение первых двух декад своей жизни Лик был примерным сыном для своих родителей, добросовестно посещающий собрания Баптистов и молитвенные встречи три или четыре раза в неделю. Тем не менее, после того как он покинул дом, его стопа больше никогда не пересекала порог церкви. Он не мог решиться рассказать это своим родителям, понимая, что они получат крайне сильный удар, узнав что он покинул веру, которую они любили. Но он нашел ограничения жизни Южных Баптистов невероятно угнетающими. Что более важно, он не мог исповедовать веру, которую он не ощущал. Как он потом отмечал, когда его спрашивали о его ощущениях, которое он приобретал на молитвенных встречах, он отвечал «я ничего не ощущал».
Если многие вещи менялись, все равно, по крайней мере одна оставалась: Лик был звездой в департаменте психологии Вашингтонского Университета, и он был звездой в Рочестере. Для его диссертации на должность кандидата философских наук, он сделал первую карту нейрональной активности слуховой зоны. В частности, он обозначил регионы, наличие которых было критически важным для различения различных звуковых частот — основной способности, которая позволяет выделять ритм музыки. И в конечном итоге он стал таким экспертом в электронике основанной на вакуумных трубках — не говоря уже о становлении настоящим волшебником в постановке экспериментов – что даже его профессор приходил советоваться к нему.
Лик также выделился в Свартморском Колледже (Swarthmore College), находящимся за Филадельфией, где он занимал должность студента-постдока после получения его должности кандидата философских наук в 1942. В течении этого короткого времени, проведенного в этом колледже, он доказал, что вопреки Гештальт теории восприятия информации, магнитные катушки, поставленные вокруг затылка испытуемого не вызывают искажение восприятия — тем не менее они заставляют волосы испытуемого стать на дыбы.
В целом, 1942 год не был хорошим годом для беззаботной жизни. Карьера Лика, как и карьера огромного количества других исследователей, была готова совершить гораздо более серьёзный поворот.
Готовые переводы
Текущие переводы, к которым можно подключиться
Источник: habr.com